Шеф

Знакомство Доктора с Шефом даже нельзя было назвать в прямом смысле таковым. Он просто его увидел на первой утренней врачебной конференции в новом учебном году, где помимо Шефа — ведущего — должно было присутствовать еще по крайней мере человек пятьдесят врачей и научных сотрудников. Доктор был уже наслышан о Шефе — молодом перспективном профессоре — и передовых исследованиях его сотрудников, которых он отбирал исключительно по способности мыслить и склонности к научной работе. И конечно, Доктор надеялся занять среди учеников Шефа не последнее место. В тот день Доктор пришел на конференцию за полчаса до начала. Казалось, наступает новая, необычная жизнь, и нужно было перевести дух, осмотреться, да и место занять поудобнее.

Когда Шеф вошел, Доктор от неожиданности даже не встал вместе со всеми, настолько был ошеломлен. Можно сказать, даже потрясен: ведь перед ним стоял вылитый Рафферти — главный герой одноименного телесериала, поставленного по американскому роману. Этакий рафинированный профсоюзный босс, готовый ради собственной выгоды продать кого угодно. Безукоризненно прилизанный, уверенный в себе и заранее готовый ответить на все вопросы — даже на те, которые могут погубить друзей и близких. В одно мгновение пронесся в голове у Доктора весь сериал про профсоюзного босса — негодяя и подлеца. И тут же появилось какое-то неясное чувство тревоги: он знал, что первое впечатление от увиденного для него всегда оказывалось верным. Хотя Доктор давно усвоил, что людей только встречают по одежке, а вот провожают — по уму. Но в этот момент он просто мечтал, чтобы первое впечатление оказалось обманчивым: мало ли что может померещиться с испугу при первом знакомстве с официальным «генералом» от медицины. Ибо то, что Шеф был личным консультантом первых людей в государстве, автоматически превращало его если не в светило науки, то в ее «генерала». Да и выбор был сделан, мосты сожжены и теперь только этот человек, непонятно чем вдруг напомнивший Доктору того самого профсоюзного Иуду — героя из прошедшего по телевидению сериала, должен был выдать ему пропуск в Большую Науку...

То, что наличие пропуска — обязательное условие, он вскоре понял: занимались научными исследованиями на кафедре лишь избранные — аспиранты и научные сотрудники. Аспиранты же, как позже уяснил для себя Доктор, почти все были блатные — сынки и дочки профессуры и начальников разного ранга. Было, правда, два-три человека «из народа», доказавших личную преданность и лояльность Шефу еще со студенческой скамьи. Личность же самого Доктора на кафедре никого вообще не заинтересовала: он был лишь одним из нескольких десятков ординаторов, попавших в клинику Шефа по распределению. А поскольку в ординатуру сразу после окончания института брали немногих, то и Доктора вначале тоже приняли за блатного. И, наверное, не стоило никому объяснять, откуда ты и кто. Но приученный к правде бывший суворовец не стал кривить душой и рассказал, что он с отличием окончил медицинский институт, а до этого — военную академию, и зачислен в ординатуру по распределению Управления Минздрава. Однако, он, так опрометчиво раскрывший свое незнатное происхождение, вскоре понял, что отсутствие высокопоставленных родственников оказалось роковым: относиться к нему стали совершенно по-другому.

Ну, а в первый день — после утренней врачебной конференции — не первой молодости женщина, появившаяся в конференц-зале в несвежем нейлоновом халате (вылитая тетка из магазина! — подумал о ней Доктор), сверившись с каким-то списком, объявила, что завтра он должен ехать на сельхозработы в колхоз — убирать картошку. Доктор оторопел: такого поворота событий он уж точно не ожидал. После распределения он не раз повторял себе:

«Все, уйду теперь в клинику, буду работать днем и ночью, пока не добьюсь своего!»

— Вот мне и работу достойную нашли, — про себя ехидно подумал он, — изучать химию гниющих корнеплодов!

Доктор был уверен, что никуда насильно его не отправят. Другое дело, что категорический отказ от «битвы за урожай» в колхозе ему могут припомнить в будущем.

Когда он учился в институте, ничто, кроме занятий, его там не задерживало: ни общественные дела, ни студенческие вечеринки, ни всякого рода добровольно-принудительные работы на овощных базах и в колхозах. И никакой комитет комсомола не мог формально его заставить заниматься подобным общественным идиотизмом: к третьему курсу он благополучно выбыл из комсомола по возрасту. Поэтому любые посягательства «комсомолистов» (как он их про себя называл) на свое свободное время Доктор — представитель беспартийной молодежи — пресекал в корне, не реагируя на их призывы к свободному труду. По правде говоря, «комсомолистов» и коммунистов Доктор возненавидел еще со времен учебы в суворовском училище, а затем в военной академии: ими были, как правило, самые отвратительные личности. Говорили они очень складно, но по глазам было видно, что не верят в то, что говорят, и уж совершенно точно не будут делать. Так же складно вещала эта тетка в халате: не забыла отметить ни продовольственную программу партии, ни трудную жизнь советских колхозников, ни важность обеспечения москвичей овощами, ни какой-то там патриотический долг.

Доктор внимательно выслушал все призывы и, сделав несчастное выражение лица, проинформировал обладательницу нейлонового наряда, что никуда поехать он не сможет, у него тяжелые семейные обстоятельства, а необходимую для освобождения от трудовой повинности справку из деканата ординатуры и аспирантуры он представит на днях. Судя по выражению лица активистки борьбы за урожай, Доктор понял, что нажил себе если не врага, то недоброжелателя. Поэтому, не теряя времени, он решил уточнить у еще одного кандидата на поездку в колхоз, что это за личность. Ответ его поверг в уныние: личность эта оказалась заведующей учебной частью кафедры, к тому же особой, приближенной к Шефу: она была его неофициальным заместителем и порученцем.

— Понятно, Завуч, — сформулировал Доктор ее должность и звание.

Так это имя к ней и прилепилось. Все это вспомнил Доктор, встретив на следующий день Завуча на пути к кабинету Шефа на кафедре. Однако Шефа на месте не оказалось, и Доктор расстроился...

Дело было в том, что наконец-то у него появился шанс заняться научной работой, о которой он давно мечтал. Промаявшись больше двух месяцев в отделении для умирающих, он подошел к Куратору, когда та была в хорошем расположении духа, и спросил, кто может порекомендовать ему тему для научных исследований. Получил ответ, что только Шеф. Доктор не поведал ей того, что начал сам писать научный (а скорее, мистический) доклад, посвященный ритмам жизни, болезни и смерти. Ведь не секрет, что больным людям становится хуже по ночам, приступы многих болезней провоцируются в определенные часы и, как мог не раз уже убедиться на личной практике Доктор, смерть тоже приходит чаще ночью.

Как известно, вся жизнь человека с рождения подчиняется биоритмам. Ритмов жизненной активности существует множество: короткие — суточные, более длительные — месячные — их различают как ритмы физической, эмоциональной и интеллектуальной активности; сезонные (связанные со временами года) и годовые. Для некоторых ритмов, например физических, эмоциональных и интеллектуальных, существуют даже точные методы расчета. Вот тут Доктору и пришла в голову мысль о том, что если есть ритмы жизни, возможно, существуют и ритмы смерти. И если их найти и научиться рассчитывать, то можно будет иногда предотвращать рано приходящую смерть. Тогда будут умирать только старые и немощные, а молодых можно будет спасать.

— Конечно, вряд ли это так уж просто, но попробовать стоит, — так размышлял Доктор.

Целую неделю он просматривал истории болезни в отделении для умирающих, выписывая из них даты рождения и госпитализации пациентов. Затем еще неделю рассчитывал биоритмы и сопоставлял значения каждого из них с датами поступления в больницу. Результат его ошеломил: почти три четверти из всех обследованных попали в больницу в неблагоприятные по рассчитанным биоритмам дни. А у тех, кто попал в отделение по «скорой», процент совпадений был еще выше!

— Теперь бы проанализировать истории смерти, — подумал Доктор, — но вряд ли мне это разрешат, еще примут за сумасшедшего!

Немного поразмыслив, он решил пойти и показать Шефу хотя бы то, что есть. Расчет был простой: если Шеф одобрит идею, то к дальнейшей работе препятствий не будет. Разговор состоялся на следующий день: после утренней конференции он подошел к Шефу и торопливо, волнуясь, стал говорить, что хотел бы заняться научными исследованиями и что даже начал изучать биоритмы. Шеф, как человек осторожный и осмотрительный, понявший из сбивчивых объяснений Доктора только то, что речь идет о биоритмах — вполне научных явлениях, сказал:

— Вы, молодой человек, не торопитесь с выводами, а приходите на научное заседание кафедры в пятницу и расскажите о своих результатах. Вот там мы и обсудим вашу дальнейшую работу.

Доктор был счастлив... И в назначенный день он уже спешил на очередную плановую конференцию аспирантов и научных работников кафедры, которые традиционно проводились под руководством Шефа и назывались «научными пятницами». Войдя в зал, Доктор занял место подальше, в уголке, чтобы удобнее было слушать всех и на всех смотреть. Вошел Шеф, и конференция началась: сотрудники вставали и отчитывались за проделанную в течение последней недели работу. Во всех докладах говорилось практически только об одной болезни — астме. Вот чем занимался Шеф и его научная команда — бронхиальной астмой, о которой Доктор знал, конечно, меньше, чем присутствующие, хотя в практических вопросах разбирался не хуже. Но об этом, читатель, я расскажу позже. А пока вернемся к той самой пятнице…

Послушав с полчаса, он подумал, что, наверное, зря подошел к Шефу со своими, как теперь ему казалось, дурацкими «научными» затеями, и что вряд ли Шеф предоставит ему слово. Ему даже казалось, что он умрет от страха и стыда, если это произойдет. К своему удивлению, в самом конце заседания Доктор получил приглашение выступить. Он встал и вдруг совершенно спокойно (будь, что будет!) рассказал о своих идеях и расчетах. Вначале ему показалось, что его слушают с недоумением и насмешкой. Но это было, пожалуй, в самом начале его сообщения. А вот когда Доктор, рассказывая о своих расчетах, произнес «корреляция» и «суперпозиция кривых при расчете графиков биоритмов», в глазах присутствующих, казалось, промелькнуло удивление, а может, даже уважение от научной терминологии. Тем не менее, после всего, что об этом было сказано, в атмосфере конференц-зала «запахло» недоумением, которое отражалось и на лицах присутствующих:

«Кто это?»

«И зачем он все это рассказывает?»

Положение прояснил Шеф, объяснив:

— Вот, новый ординатор интересуется биоритмами, может быть, стоит ему поручить это исследование?

— Это мое первое научное задание, — обрадовался Доктор.

Через неделю — к следующему научному сбору — у Доктора были уже первые результаты, а скорее — предварительный план организации своего (как он уже считал) научного исследования. Он добросовестно прибыл к началу мероприятия, прослушал все доклады и замечания Шефа по ним и ждал, когда же, наконец, пригласят выступить его. Но этого не произошло! Шеф даже ни разу не посмотрел на него, а когда взгляд направлял в его сторону, то казалось, что он смотрит на пустое место. Хотя место это (а точнее, кресло в зале) было занято Доктором. Конференция закончилась, все пошли к выходу, а Доктор решил подойти к Шефу. Но уже на пути к нему увидел, как тот, отвернув голову в другую сторону, идет из зала заседаний к своему кабинету. Что же произошло? Доктор ничего не понимал и был в отчаянии...

Перед тем, как зайти в свой кабинет, Шеф раздраженно бросил Секретарю:

— Меня нет на месте!

А сам, усевшись в кресло, решил немного передохнуть и обдумать, как ему поступить с Доктором. По правде говоря, по-человечески ему было неприятно так вот обходиться с людьми. Но железным правилом Шефа было держаться подальше от «сомнительных» с его точки зрения личностей. В его положении, на взлете карьеры, когда в будущем еще много рубежей — членство в Академии, а, может быть, и руководство ею, дальнейшее продвижение в Управлении Минздрава, организация собственного института — неразумно привлекать к работе человека, пусть на первый взгляд способного, но с «подмоченной» репутацией.

— А то, что с этим Доктором не все чисто, было ясно, как Божий день. Недаром на последнем перед научной пятницей заседании кафедры об этом ординаторе встал вопрос. Все удивились поступившему от Куратора и его коллеги «сигналу»: вчерашний студент, но держится независимо, в средствах явно не нуждается — имеет и машину, и собственную квартиру, носит печатку с бриллиантами, золотую заколку в галстуке.

— Кто его родители? Неизвестно! Институт закончил с отличием, но все, кроме учебы, игнорировал, в общественной жизни не участвовал. Вот и Завуч сообщила, что демонстративно отказался от сельхозработ. Как же такого допустить к кафедральным делам и науке?

По правде говоря, Шеф не ожидал, что Доктор снова появится на научной пятнице, да еще явно с каким-то новым докладом. Ведь, по всем соображениям, Куратор должна была намекнуть Доктору, что он персона нежелательная, хотя запретить посещение пятниц нельзя — вход для ординаторов кафедры на них свободный.

Тут Шеф вспомнил вдруг все этапы своей безупречной карьеры: институт и комитет комсомола… Студенческие трудовые отряды и медаль за освоение целины... Затем — вступление в партию, спецординатура… Работа за границей, орден... Защита диссертации и ассистентство на кафедре…

Сколько раз он сам со студентами ездил на уборку урожая в колхозы! Взлет от ассистента до заведующего кафедрой (после смерти прежнего), даже без докторской диссертации. А там и докторская, утверждение профессором и молниеносный проход в члены-корреспонденты. Конечно, если бы не протекция членов правительства и связи, многое было бы недостижимым.

— Но главное же не в этом, а в моем уме, таланте и безупречной репутации, — удовлетворенно подумал о себе Шеф.

— И на кафедру себе подбирать нужно людей с известным происхождением и прошлым. Ну, а Доктор этот пусть лучше после ординатуры в больнице поработает, и желательно — не здесь...

Расстроенный Доктор вышел из конференц-зала и тут же наткнулся на Завуча, поздоровался с ней, но в ответ на свое приветствие получил небрежный кивок и какую-то, как ему показалось, злорадную улыбку. Эта улыбка выражала удовлетворение от чего-то, что Доктору не следовало знать. Он еще больше расстроился, поняв, что нажил все-таки врага за свой отказ ехать в этот чертов колхоз. А по пути в отделение для умирающих наткнулся и на Куратора, которая посмотрела на него таким же странным взглядом. Тогда-то Доктор и понял, что все это неспроста. Он решил обдумать это позже и выяснить, чем же это вдруг он «не показался» Шефу. В том, что он действительно «не показался», Доктор убедился окончательно уже через неделю, потому что Шеф демонстративно перестал его замечать. Оказавшись в одном месте с Доктором — в коридоре, на лестнице или в конференц-зале — он просто отводил от него свой взгляд в сторону или на потолок, как будто видел там что-то более интересное, чем ничего не значащий ординатор первого года обучения, числящийся на его кафедре. Тогда Доктор твердо решил выяснить, что же произошло за две недели, прошедшие от первого разговора с Шефом до последней научной пятницы. Он решил поговорить на эту тему со своим другом — Физиком.